– Так дальше продолжаться не может, девушка наша с ума сойдет или руки на себя наложит! – голосок ее, и без того по– детски несоответствующий внешности и возрасту, стал еще выше и отрывистее. Трое перевели взгляд на предмет. Девушка сидела с совершенно несчастным видом, губы пытались улыбаться, но дрожали, а в глазах были видны остатки слез, да и отсутствие макияжа говорило сильнее слов.
– Так дальше продолжаться не может, девушка наша с ума сойдет или руки на себя наложит! – голосок ее, и без того по– детски несоответствующий внешности и возрасту, стал еще выше и отрывистее. Трое перевели взгляд на предмет. Девушка сидела с совершенно несчастным видом, губы пытались улыбаться, но дрожали, а в глазах были видны остатки слез, да и отсутствие макияжа говорило сильнее слов.
Прямо с порога девушки проскользнули за шкафчик, задернули занавеску, защелкали зажигалкой, и народ их не видел минут двадцать– сорок, пока начальник, поглядев сонными от послеобеденной дремотины глазами на Лёху с Вовой, то ли спросил, то ли подал команду – Чай пить бум…
Поскольку они трое располагались в комнате в вершинах почти равностороннего треугольника, а Васины глаза косили примерно градусов на шестьдесят, то его обращенное к Лешке лицо и реплика предназначались явно Володе, заместителю начальника, конструктору, примерному семьянину – единственному почти безизъянному с любой стороны человеку в той разношерстной компании. Володя курил только после рюмочки, выпивал меньше женщин, выражался только печатно и всегда с юмором.
Вася, начальник отдела нестандартной техники малюсенького окраинного заводика по производству всякой всячины, считал себя выше этой, как ему казалось, временной работы, полагал что с его дарованием платить могли бы и втрое больше, а посему на работу приходил как на маёвку, и праздники подчиненным устраивал чуть не ежевечерне. С утра до обеда он обретался на планерках начальника производства и главного инженера, после обеда – на заседаниях профкома и парткома, а в обед и в интервалах гонял своих девчонок в магазин за всем, что нужно было для праздничной жизни.
Из угла послышались перестуки посуды, что– то упало, кто– то хихикнул, спросили про печенье, зашелестел самоварчик, и наконец из– за шторы, как на сцену, выплыли большущий поднос с пятью парящими стаканами бархатного индийского чая, пятого размера бюст, и его гордая обладательница, яркорыжая Аллочка. Рыжесть ее была не столько данью колоритной старинной европейской традиции, сколько защитной реакцией на седину – она была опытнейшей чертежницей города, к которой в юные годы обращались за помощью сделать калечку еще изобретатели паровоза и телефона. Когда она проходила мимо, кто– то мог припомнить крылатые татьяндоронинские слова – медальон у меня не висит… а лежит.
Следом выступила Лига, неся вазочку со всеобще– любимым сливочно– ореховым печеньем, наслаждение от еды которого всегда омрачалось двумя факторами – оно кончалось раньше, чем наступало насыщение, а жирные пятна на чертежах, особенно на Аллиной кальке, каждый раз напоминали о причине их появления. Лига, вдвое выше Аллы и вполне годящаяся ей в дочери, единственная в коллективе коренная жительница республики, говорившая по– русски с милым акцентом, всегда носила обернутые вокруг шеи и свисающие чуть не до полу длинные шарфы собственной вязки, подчеркивая редкую свою в те далекие времена специальность. Она была дизайнер по текстилю и тканям.
Леше, чью байку автор воспроизводит через три десятка лет, в коллективе отводилась роль мастера на все руки, поскольку ни жизненным, ни профессиональным опытом, достойным увековечения в памяти героев, он не славился, но был всегда доступен, в любой работе активно участвовал, проникал если даже и не в ее суть, то явно пониже поверхности, и слыл весьма компанейским и свойским парнем. Числился инженером по технике безопасности, а работал конструктором– деталировщиком, помогал художнице Лиге, был соавтором Володи в какой– то безделице, начальника не подсиживал и очень уважал “старших товарищей”, поскольку она была ровесницей его мамы.
Трезвенников в коллективе не было.
Чай пили как в поезде, из стаканов в подстаканниках и с обязательной ложечкой, которая согласно известному анекдоту была основной причиной глазных травм. Коллектив сдвинул стулья поближе к столоначальнику, разобрал принадлежности, печенье и предался упоительно замечательной процедуре, которая повторялась каждый день дважды – в десять утра и в два часа пополудни. Это были общие церемониальные чаепития. А кроме того, никому не возбранялось попивать кофеёк или чаи гонять хоть целый день на своем месте, для стимуляции мозговой активности и приведения себя в нормальное состояние после вечерних посиделок.
– Хорош чаёк, – как всегда, начальник оценил мероприятие высшим баллом. Критиковать кого– либо было не в его манерах, он скорее бы молча сделал сам, если видел, что подчиненный отлынивает или не умеет исполнить поручения. За это народ в комнате его любил.
– Угу, а запах… мммм… – поддержал заместитель, – моя жена так не умеет. Мужчины одобрительно покивали, потягивая чай, кто вприкуску с сахаром, кто вприглядку с печеньем. Алла скромно, но радостно приняла комплимент, улыбаясь одними глазами за мощными линзами очков, хоть и знала наверняка, что Володька просто льстец и шутник. Так как он любит свою жену! О– о– о, дай бог каждой.
– Товарищи! Лиге нужна помощь! – вдруг и безо всякого вступления произнесла Алла, поставила стакан на поднос и поочередно и очень веско поглядела на каждого из мужчин.
– Так дальше продолжаться не может, девушка наша с ума сойдет или руки на себя наложит! – голосок ее, и без того по– детски несоответствующий внешности и возрасту, стал еще выше и отрывистее.
Трое перевели взгляд на предмет. Девушка сидела с совершенно несчастным видом, губы пытались улыбаться, но дрожали, а в глазах были видны остатки слез, да и отсутствие макияжа говорило сильнее слов. Она виновато поглядела на Аллу, потом на Василия, затем на Лешу с Володей, шмыгнула и молча заплакала.
– Да, делаааа, ты чё, подруга, залетела? – пытался пошутить Вася, “глядя” на Лёшу, но получив под столом пинок от гневно сверкнувшей исподлобья Аллы, спохватился и запоздало произнес – Конечно, что за вопросы? Кому морду побить надо?
Лига не смогла усидеть, поставила стакан на стол и быстро ушла за шторку, где были умывальник и салфетки.
– Ну что, Лига, давай я им все расскажу, да? Или ты сама?
– Нет, ты лучше, я снова буду расстраиваться и сильно плакать, – ответила та из угла своим низким голосом, который никак не клеился к драматической ситуации, что наблюдали мужчины.
Справедливости ради надо сказать, что они с тревогой наблюдали за изменением Лигиного поведения уже в течение месяца или даже более того. Жизнь каждого участника описываемых событий была известна всем и каждому в этой группе до мелких деталей, поскольку обстановка семейственности к этому располагала, вместе они проводили треть жизни, и степень проникновения в его “глубь” зависела лишь от характера человека. Лига считалась “сыном полка”, поскольку родных у нее в городе не было, жила в одной комнате общей квартиры, что принадлежала когда– то ее маме, сгинувшей в Сибири. Прилежание, веселый нрав и открытость сблизили девушку с этими людьми, несмотря на обрывки ненависти к властям, что родственники– хуторяне впрыскивали ей с детства. Удивительным образом представители “вражьего народа” стали самыми близкими Лиге и заменили ей семью.
Читатель наверняка понимает, что выводы такого рода не могли появиться во времена знакомства с Лёшей, и на всем лежит отпечаток последующей тридцатилетней жизни и вызревания авторских воспоминаний.
Из угла потянуло сигаретным дымком, затем зашумела сильная струя воды в кране.
– Тогда слушайте сюда, – нарушила тягостную паузу Алла и продолжила вполголоса, – помните как мы радовались, когда подруга наша стала встречаться с Гунаром? Да, все было вроде хорошо, в рестораны водил, звонил каждый день. На выходные куда– то ездили… Ну, наконец– то, я обрадовалась, личную жизнь наладит, замуж, детки…. Мн– да, недолго музыка играла… Знаете, что оказалось? Этот паразит голову дурил, а сам– то недавно папашей стал, ребеночку всего– то месяц– два. А наша не знала ничего, размякла совсем, еще бы – школьный роман. Она его с восьмого класса любила, спортсмен, длинный … жердина чертова… Потом он – в армию, она – в академию, сколько лет не встречались. А тут, на выставке нашей. Помнишь, Лёш, весной … что ты ей помогал… На выставке подходит красавчик, чуть не обниматься полез с радости…. И понеслось…. Вот теперь… Алла кивнула в угол, где продолжала шуметь вода. Видимо Лига специально пустила струю, чтоб не слышать разговора.
– Дела– а– а…, глубокомысленно изрек Вася, но за этим словом скрывалось не безразличие, а искренняя досада и огорчение тому, что с подопечным случилось такое. – Так может все– таки надо морду… этому, по– мужски.
– А что, пусть Лига телефончик даст, а мы разберемся с ним, – подхватил Володя, поглядев на Лешу и начальника.
– Не хочет она, я предлагала, – ответила Алла, – жалеет, хоть и не знает, как от него теперь отвязаться. Как он проговорился, что женат и ребенок, так Лига и решила, что ей ничего не нужно. Дай покой, забудь все, уйди и дай жить – говорит. Так нет же, гад такой! Мало ему там видать, он не отстает, и звонит и обещает, что всю жизнь готов с ней в друзьях… Нашел дурочку, думает.
– Ладно, камрады, мне пора наверх, а вы помозгуйте каждый сам с собой. Завтра утром обсудим план. Каждый дает по предложению. Всё, разбежались.
В отделе в ходу были меж собой шутливые клички. Одной из самых приятных считалось прозвище Большой Змей, всегда произносимое с подчеркнутым уважением. Звание передавалось как переходящий кубок за новоявленную супершутку. Веселость и юмор были неотъемлемой частью жизни этих людей. Остаток того дня запомнился как необычайно тихий, без смеха и подкалываний, в комнате был тяжело больной член семьи, говорили только по делу и вполголоса.
На следущий день после прочтения последних сводок новостей в центральных и местной газетах, и пользуясь обычным, исключительно мужским по утрам составом, поскольку Алла и Лига приходили сразу к первому чаю со свежими булочками, три мушкетера обенялись мнениями, суть которых сводилась к тому, что надо бы сделать с этим … (далее шли несколько популярных в те времена определений), да так, чтоб внукам заказал.
– Вот допрошу её с пристрастием, и ежели всё окажется, как я предполагаю, доложу за столом!, – торжественно изрек самый молодой участник собрания. – Только бы она не раскисала совсем… так трудно концентрироваться, когда женщина плачет, – глубокомысленно и будто бы со знанием жизни завершил свою тираду Лёша, весьма довольный чем– то еще невысказанным, смутно намекая, что у него есть так– а– а– ая идея, что никому и в голову придти не может. Частое употребление военноподобных терминов в его речи объяснялось недавним краткосрочным пребыванием на очередных командно– штабных сборах, где молодой лейтенат запаса вкусил не только курсантской пищи, но и пополнил свой тезаурус.
Пятничное, пока еще прохладное, утро обещало знойный не по сезону день, в открытое окно первого этажа залетали трамвайные звяки. Скрежет тормозящих на перекрестке грузовиков смешивался с несвежестью портовых пакгаузов и совершенно неприличным, голодным карканьем ворон, ждавших прибытия своего груза. Время подошло к девяти, пора было закрываться от улицы, ревизировать, исправлять, подписывать, готовиться к совещаниям, к встречам с рабочими и служащими, и успеть приготовиться к утреннему чаепитию, Пришла Аллочка с неизменным тубусом и булочками, а Лиги все не было.
Василий сделал для кормилицы краткий релиз мужских предложений, и она с интересом уставилась на Лёшу, будто увидела впервые. Тот, услышав своё имя, зыркнул по комнате и заметил три пары улыбчивых, дружелюбных, но испытующих глаз.
– Чего?… Не скажу пока все равно. Вот с Лигой поговорю, и ежели она мне скажет про то, чего мне надо, тогда и поглядим на мой план, пообсуждаем…
Лешины слова прозвучали не только для взрослой части компании – Лига уже входила в комнату и расслышала последние слова соседа по столу. Отдел временно помещался в каком– то складе, покуда шёл ремонт на втором, конторском этаже. Пять столов и три кульмана занимали почти всю полезную площадь, проходить к месту можно было лишь бочком. Первым от двери налево стоял Лёшин стол, к нему буквой “г” примыкал Лигин, впритык – Володин кульман, а у противоположной от двери стенки сидели Алла и Василий. И конечно, бойкое угловое местечко “за шкафчиком” – справа от входа.
Лига выглядела не лучше вчерашнего, поздоровалась со всеми, а потом, расположившись на своем месте, взялась за утренний обычный марафет, что не считалось зазорным в семейной обстановке. Да и где в общественном транспорте с утра пораньше вы видели накрашенных женщин, едущих на работу?
Минут через пятнадцать, приведя себя в боевое состояние духа, как выражался по этому поводу Леша, девушка выпрямилась на стуле, широко и дурашливо улыбаясь и поворачиваясь ко всем поочередно, выглянула из– за своей огромной сумки – перемена как всегда была потрясающей и непременно сопровождалась причмоками мужчин, комплиментами и шутками по поводу ресниц, теней, помады, сережек, бус и прочего. Алла в этом не участвовала, с одной стороны из женской солидарности, с другой – видимо, из женской ревности. Она уже была в возрасте, когда внешность не меняется радикально, когда цвета, запахи, и украшения устоялись. Все, что характеризовало внешние Аллины перемены, это многоцветье мохеровых кофточек, что она обожала, и была их – тьма!
– Ну что, чай пьем? – прогундосила с надетой улыбкой Лига, – у меня конфеты есть. А булочки Аллочка принесла?
– Пошли, красавица, – Женщины прихватили угощения и отправились в угол. Лига, проходя мимо Лёши, улыбнулась ему, и было видно, что его недавние слова она запомнила хорошо.
Место в углу за шкафчиком отличалось уютной многоликостью – там можно было умыться, переодеться, перекурить, подремать, поболтать, приготовить завтрак и полдник, вскипятить самовар, заварить кофе, а самой большой его ценностью считалась гарантия конфиденциальности. Почти как в Лас– Вегасе – что там, в углу происходило, там и оставалось. Место считалось преимущественно женским, мужчинам просиживать там почти не доводилось, разве что Вася заночёвывал, когда знал, что жена все равно в дом не пустит после вечерних посиделок…
– Лёш, иди туда, помощь нужна, – Алла вышла из убежища и кивнула парню. Тот хмыкнул, глянул на коллег и с достоинством прошествовал в исповедальню.
Телефонные звонки, приходы и уходы посетителей из заводских служб, выяснения, уточнения и прочая утрешняя суета заняли какое– то время до пронзительного самоварного свиста, а когда заговорщики появились в комнате, Лешина физиономия сверкала ярче самого самовара, что он торжественно выносил к столу. Девушка улыбалась уже совсем не приклеенной улыбкой, а весело, плутовато и кажется не хотела вспоминать недавние кошмары. Глядя на эту парочку, коллеги горели от нетерпения узнать содержание конфиденциальной беседы.
– Допросил с пристрастием? – полюбопытствовал Вася. – Всё узнал, теперь давай просвещай нас, чего придумал? Бить будем или как? – Битие было данью Васиным увлечениям боксом в армейские годы, он вставлял это как междометие, и оно никак не влияло на содержимое адресованой кому– то фразы.
– Сейчас, сейчас расскажем, – заспешила Лига, – давайте чай нальем, а то у меня в горле все пересохло от разговоров. Коллеги вновь увидели свою веселую Лигу, готовую поддержать шутки и посмеяться вволю.
Коробочку с конфетами пустили вкруг начальнического стола, булочки с повидлом, “со с маком” и сахарной пудрой постепенно перекочевали туда, где им положено было сегодня закончить свой путь, второй тур чайного розлива подошел к концу, и наконец– то можно было послушать итоги закулисных переговоров. Леша встал, быстро сходил за шкаф и вернулся оттуда с фуражкой, лихо венчавшей его голову – дембельской памятью Васиной сержантской службы.
– Ты куда собрался, Лёш, “на зебру”? – ковырнул Володя, намекая на частые визиты гаишников на соседний с заводом пятиуличный перекресток, где светофор не справлялся с транспортными заторами. – Подработать решил сегодня? Рано же еще. – Все хихикали, довольные шуткой, и с нетерпением ждали Лёшиных пояснений по поводу фуражки. Он успел ее снять, пригладить волосы, и снова надеть, сдвинув так, что козырек почти закрывал глаза.
– Прошу познакомиться! – звонко напела Лига, чуть не смеясь, – капитан … как ты сказал, Лёша? … Ива …. нет! …Евдокимов!
Все с интересом и весело глядели на “капитана”. Лёша достал из кармана записку и отправился к своему столу, уселся боком к аудитории и сделал в их сторону знак рукой, приложив энергично палец к губам. Затем жестом попросил Лигу закрыть дверь отдела на ключ, чтоб не помешали посторонние, и стал накручивать диск телефона.
– Здравствуйте! Это квартира Бер…а Гунара Ивановича? С вами говорит капитан Евдокимов из первого отдела оперативной группы по борьбе с особо опасными преступлениями Пролетарского РОВД… Вы кем приходитесь?… Жена… Так, минуточку… – Лёша сделал паузу и пошуршал бумагами прямо в трубку – … Илзе Петровна, если не ошибаюсь… Супруг на работе?… Мы с вами сейчас уточним кое– какие данные… та– а– ак… год рождения… Правильно… место работы… да, так… все еще беспартийный?… мн– да… хм… Телефончик прежний?… Хорошо… Это ребеночек ваш? Дочка кажется?… плачет… Да нет, спасибо… мы с ним свяжемся. Всего хорошего.
Четверо слушали внимательно и не совсем видать въезжали в тонкости Лешкиной затеи, зачем он жену его втянул?
– Ну вот, крючок заброшен, ловить будем в понедельник. Пусть за выходные созреет, – многозначительно ухмыльнулся Лёша. – А теперь мне полагается это запить. Еще осталось у вас?
– А жена при чем? Лёш, ты чего? – напустилась было Аллочка, совсем не улыбаясь, а уже с опаской глядя поверх очков.
Володя первым сообразил, что придумал “капитан”, и стал щурясь потихоньку улыбаться, готовя свой как всегда не праздный вопросик на засыпку.
В понедельник после чая…
– Гунар Иванович? Добрый день… правильно – Евдокимов… У нас тут материалы наружного наблюдения, так сказать, материализовались… да и не только. Есть и записи телефонных бесед. И ваше имя фигурирует… Не догадываетесь? Хотелось время наше с вами сэкономить, потому звоню… но если есть напор, то можно и официально с вами … Нет? Хорошо. Вам наверняка знакомо имя одной гражданочки, которая оформлена художницей… Прошу не называть! Да, мы знаем… А– а– а, вы просто встречались, случайно… да, учились… знаем… Нет, Гунар Иванович! Так дело не пойдет. Ежели хотите послушать записи ваших с ней бесед, и кое– что нам объяснить, я могу повесточку прислать… нет? Мы ведем круглосуточное наблюдение, поскольку ее работа связана с национальными интересами страны, а вот ваши странные расспросы… – В этом месте Лёша натянул фуражку поглубже и по бумажке зачитал конспект якобы прослушанного и записанного на магнитофон разговора, что он с Лигой набросал в пятницу. И видно было по Лешкиному сморщенному носу, что на стороне абонента запахло мокрыми штанами. – … Я тоже так думаю… давайте мы с вами вот что сделаем. Вы прямо сейчас и навсегда забываете имя, телефон, места проживания и работы гражданочки… И ежели в материалах вы хоть раз еще засветитесь… я вам помочь не смогу… там другие наши люди будут заниматься… Ради семьи… Прекрасно. Я так и предполагал. Всего хорошего.
Лёша с важностью начальника отдела наружного наблюдения положил трубочку на аппарат, и только тогда повернулся лицом к народу. Все лежали! Он не мог глядеть во время разговора на коллег, поскольку те корчились в судорогах от душившего их смеха, и ему приходилось отверачиваться к стенке, позатыкивать обращенное в их сторону ухо и прикрывать трубку телефона ладонью – не дай бог, ведомый услышит подозрительные звуки.
Это был апофеоз Лёшкиной шутовской карьеры. Наградой ему были восторженные похвалы, улыбающиеся лица, а главное, сияющая на сто зубов виновница затеи. Лига смеялась со слезами пополам, ей так хотелось скорее забыть кошмар последнего времени.
– Ну, ты… Б– а– а– альшой Змей! Чингачгук! Камрады, есть предложение! – Василий заставил всех угомониться. – Предлагаю назвать Лёшу ГлавЗмеем – за выдающееся достижение на фронте борьбы с редисками всех сортов. И звание выдать навечно!
Присутствующие бурно зааплодировали, а ГлавЗмей гордо взял под Васин козырёк. Несмотря на понедельник, было решено замечательное событие увековечить полусладким шампанским с шоколадом и киевским тортом.
От автора, вместо заключения … Когда первая версия рассказа легла на бумагу, и появились отклики читателей, я решил ‘проверить камертон’.
Лёшин канадский телефон нашелся почти сразу, и он припомнил наши лейтенантские сборы в Клооге и своё змейство. От той веселости и бравады не осталось и следа. На мои расспросы об участниках событий он отвечал вяло и кратко. Шампанское с тортом на троих было последним мероприятием в отделе. Сам он вскоре уволился и через много лет узнал, что Василий развелся, а Лига на какое– то время его приютила, что Алла долго болела, и ее нет в живых. Василия тоже. Володя вышел на пенсию и уехал в Россию. Лига пишет акварели, чем и живет. О себе он не захотел говорить. Когда он узнал про моё писательство, то очень просил изменить имена, что я и сделал.
2005 Л. Круглянский